Кеннеди-центр в Вашингтоне ожидает щедрого дара. В его стенах скоро появится “Русская гостиная”, на создание которой, как сообщает пресса, российский миллиардер, владелец компании “Интеррос” Владимир Потанин пожертвовал ни много ни мало $5 миллионов.
Бизнесмен Потанин не чужд меценатству. Он является председателем попечительского совета Эрмитажа, а в США входит в совет попечителей фонда Соломона Гуггенхейма в Нью-Йорке. Возникает, конечно, неудобный вопрос: так ли уж необходимо вливать русские миллионы в столь обласканный американскими богачами Кеннеди-центр, когда налицо столько зияющих прорех на теле нашей культуры? Для того чтобы ответить на него, попытаемся понять, как устроен американский механизм меценатства, засасывающий пожертвования со всего света, словно гигантский пылесос, пишет Олег Сулькин, “Итоги”.
Призыв Билла Гейтса поддержан
В Америке масштабы меценатства в сфере культуры мало кого удивляют. Практика донорства, спонсорства, патроната музеев, библиотек и других объектов культуры развита повсеместно, по вертикали и по горизонтали. Жертвуют практически все, кто зарабатывает деньги, ну, конечно, по мере возможностей: мидл-класс, аппер-мидл-класс, миллионеры и выше.
Билл и Мелинда Гейтс вместе со своим другом Уорреном Баффетом выступили с пламенным призывом к другим мультимиллиардерам отдать на благотворительные цели по меньшей мере половину состояний. Призыв услышали. Эли Брод, бывший владелец страхового гиганта SunAmerica, вместе с женой Эдит пообещал пожертвовать на гуманитарные цели 75% своего состояния.
Основатель Microsoft Пол Аллен пообещал отдать львиную долю из принадлежащих ему $13 миллиардов. По информации журнала Fortune, если каждый из 400 членов списка топ-богачей примет участие в гейтсовской программе TheGivingPledge, то в американскую благотворительность добавится астрономическая сумма в $600 миллиардов.
Но в Америке жертвуют не только самые богатые. Почему?
Налоговые льготы меценатам в США
Ларчик, похоже, просто открывается. Очень многие дают, имея в голове вполне прагматичный интерес: пожертвования в США списываются с налогооблагаемой базы. Никакой бумажной канители нет, нужно просто быть уверенным, что организация, которой ты даешь деньги, имеет статус 501(c)(3) — это соответствующие статья и параграф налогового кодекса США о некоммерческих организациях. А церквям всех конфессий и религиозным объединениям не нужно даже получать такой статус.
Есть, конечно, ограничения. Жертвователь не может списать более 50 % своего годового дохода. Если пожертвована собственность (произведения искусства, мебель, недвижимость, земля, автомобиль и прочее), списать можно до 30 %. Если пожертвованы проценты с капитала и другие доходы финансового рынка, то возврат ограничен 20 %. Но можно перетащить избыточные пожертвования на последующие годы – всего до пяти лет.
Нельзя списывать, если деньги пошли политическим партиям и кампаниям, индивидуальным лицам, если это пожертвования профсоюзам, коммерческим палатам и деловым объединениям, платным школам и коммерческим больницам, а также иностранным правительствам.
В ларчик помимо прагматизма заложено честолюбие. Рональд Перельман, инвестор с гениальным чутьем, только в 2008 году пожертвовал на различные благородные цели $70 миллионов. Из них $50 миллионов достались двум нью-йоркским медицинским организациям, и теперь имя Перельмана носит новый кардиологический центр и институт перинатальной медицины. Пример Перельмана — один из тысяч, когда жертвуют на конкретную цель — памятник, музейный флигель, университетскую лабораторию, библиотеку. Поэтому в большинстве американских музеев залы и галереи носят конкретные имена жертвователей.
Бюджет “Метрополитена”
Сегодня меценатство как массовое явление в Америке настолько распространено, что заменяет целые государственные институты, например министерство культуры. Нет в Америке минкульта, зато есть самая развитая и богатая инфраструктура музеев в мире.
Частный капитал, финансирующий музеи, — это, кажется, чисто американское изобретение. Может, оттого оно приобрело такие огромные масштабы, что у самой Америки культурная история очень коротенькая и практически все исторические ценности импортированы — куплены, а иногда украдены. Так сказать, превалирует желание бизнеса прильнуть к высокому искусству. Всю жизнь магнат торговал углем или окорочками, а на старости лет захотелось чего-то эдакого.
Смотрю в электронной почте приглашение на очередную выставку в музей “Метрополитен”. Список спонсоров возглавляет Bank of America, помимо крупных корпораций и бизнесменов замечаю также Национальный фонд искусств. А страхование выставки обеспечивает Федеральный совет по делам искусств и гуманитарных наук. Все-таки без минкульта, пусть и в усеченном и законспирированном виде, не обойтись.
Листаю список доноров музея. Их сотни, нет, тысячи. В самом крутом реестре те, кто дал более пяти миллионов долларов, а это две сотни имен. И последней строкой в нем — 8 доноров-анонимов.
В пору своего президентства в музее “Метрополитен” Уильям Луэрс, бывший кадровый дипломат, рассказывал мне, как функционирует музейный организм. Met — частная корпорация. 32 % расходной части бюджета музея финансируются из даров, пожертвований, грантов, 22 % дают доходы от собственного фонда, которые инвестированы в облигации, акции, другие ценные бумаги. Сегодня он составляет $2,9 миллиарда. Этот капитальный резерв остается неприкосновенным, используются только проценты. И вот что особенно интересно: здание Met принадлежит городу, который покрывает 15 % расходов на его эксплуатацию, а 85 % музей добывает из частных источников. Аренда была оформлена на сто лет, а когда срок первого договора истек, продлена еще на сто лет. Музей не платит за аренду, город выделяет деньги на электричество, тепло и зарплату для трети охранников. Фактически город выполняет функцию стратегически важного филантропа по отношению к музею.
Я спросил г-на Луэрса, какой эпизод работы президентом музея ему запомнился больше других. “Мой друг и щедрый филантроп УолтерАнненберг подарил музею прекрасную коллекцию импрессионистов, — сказал он. — Для его коллекции мы построили отдельную галерею, и она носит его имя”.
Правовых понятий “меценат” и “меценатство” в России нет
В дореволюционной России просвещенные и набожные купцы-миллионщики щедро спонсировали искусство — достаточно назвать имена великих меценатов Морозова, Щукина, Рябушинского, Третьякова. Антитезой осмысленной русской щедрости выступал некий купец-невежа, которого Гиляровский ядовито описал в книжке “Москва и москвичи”. Тот приезжал в трактир, напивался вусмерть, подходил к самому большому зеркалу, разбивал его бутылкой шампанского и, с готовностью вынув бумажник, спрашивал у подбежавшего буфетчика: “Скольки?”
В России нынешней тоже хватает “миллионщиков”, без которых не состоялись бы многие культурные проекты. Жаль, что чаще все бескорыстное делается по команде, как в советское время субботник, поездка на картошку или сбор средств в помощь революционной Кубе.
Почему же российские предприниматели столь охотно вкладываются в зарубежную культуру, а их родина остается на 138-м месте в мире по уровню развития меценатства? Ответ прост.
Деятельность меценатов может развиваться только там, где для нее создано соответствующее законодательство, где со стороны государства и общества меценаты получают узаконенные поощрения материального и морального порядка, а сама меценатская деятельность способствует повышению социального статуса.
Собственно, все эти принципы и были заложены в законопроект “О меценатах и меценатстве”, подготовленный еще в 1997 году. Авторы проекта провели грань между понятиями “спонсорство”, “меценатство” и “благотворительность”. Если со спонсорством все ясно — оно предполагает извлечение имиджевой выгоды, то с другими терминами сложнее. Меценатство определялось в законопроекте как безвозмездная передача финансовых и материально-технических средств гражданам или юрлицам, занимающимся сохранением и развитием национального культурного достояния. И если мотивы благотворительности — в сострадании и милосердии, а цели — в обеспечении социального благополучия, то у меценатства — в сохранении и развитии профессиональных видов культурной деятельности. То есть его можно считать одной из форм благотворительности, но настолько специфичной, что она, по мнению депутатов, не укладывается в закон “О благотворительной деятельности и благотворительных организациях”. Вот и написали еще один, специальный.
Законопроект предусматривал и госгарантии: помимо присуждения почетных званий и наград, увековечения имени мецената на объектах его меценатской деятельности устанавливались федеральные налоговые льготы. Налог на прибыль мецената-юрлица уменьшался на суммы затрат на сохранение и развитие культурного достояния. Не облагаемая налогом доля прибыли, направляемая на эти цели, не ограничивалась. От НДС освобождались работы и услуги, выполняемые в период реализации договора между меценатом и получателем помощи, если средства на их осуществление составляли не менее 40 процентов от стоимости этих работ и услуг. Не взимался налог на имущество со зданий, строений, сооружений, помещений, переданных получателям меценатской поддержки…
26 января 2011 года Дума законопроект отклонила. Почему? Грубо говоря, сочли лазейкой для уклонения от налогов.
Словом, правовых понятий “меценат” и “меценатство” в России нет. Осталось размытое “благотворительные цели” и “налогоплательщик”. По Налоговому кодексу он имеет право на социальные налоговые вычеты в размере произведенных расходов на благотворительность, но не более 25 % от суммы дохода.
В 2010 году на благотворительность в России ушло, по некоторым данным, 13 миллиардов рублей. Много это или мало, судить трудно: под понятие благотворительности сегодня попадают и пожертвования, и спонсорство, и меценатство, и социальные инвестиции, и еще бог знает что. Крупные компании создают свои благотворительные фонды — там деньги, конечно, лучше считают. А еще у предпринимателей в ходу выражение “социальная ответственность бизнеса”. Это когда государство просит денег, и они дают, сколько требуется. Вот такое у нас меценатство. Работает как часы.
Источник газета: “Дело”
Leave a Comment